Глава 6: Тени на Пути

Гинтоки вновь напился до ужаса, его шаги по тёмным улицам Эдо были неуверенными, а бутылка саке болталась в ослабевшей руке. На обратном пути его поджидали трое бандитов, выскочивших из переулка с ножами наготове. Несмотря на пьяную вялость, Гинтоки дал отпор — его кулаки, ведомые рефлексами старого самурая, отбросили одного, а другой получил удар бутылкой по голове. Но силы оставили его, и третий успел нанести несколько ударов, оставив синяки на рёбрах, прежде чем Гинтоки, шатаясь, вырвался и побрёл домой.
Он ввалился в коридор дома, тяжело дыша, с окровавленной рубашкой и мутным взглядом. Дверь с грохотом захлопнулась за ним, и в этот момент Кагура, всё ещё маленькая девочка с острыми ушами Ято, услышала шум. Её хрупкое сердечко сжалось от паники, и она выбежала из комнаты, её рыжие пучки развевались, как два маленьких факела. Увидев Гинтоки, она бросилась к нему, вскарабкавшись на его колени дрожащими ножками, и обняла его, уткнувшись лицом в его окровавленную грудь. Слёзы хлынули из её больших глаз, и она прижалась к нему, умоляя сквозь рыдания:
— Гин-чан,.. пожалуйста, стоп! Больше.. не пить!… Я не хочу.. тебя потерять!-,объяснялась Кагура насколько смогла на японском.Её слова, полные отчаяния ударили Гинтоки, как холодный ветер. В его пьяном сознании что-то щёлкнуло, словно заржавевший механизм, и он сам себя испугался — до чего он докатился, чтобы напугать этого ребёнка, ставшего ему семьёй.. Семья? А можно ли назвать семьей то что они имеют? Он почти каждый день приходит домой сильно пьяный, а сегодня вообще в полумертвым состоянии, а она как обычно тащит его тяжелую тушу домой,ругаясь и умоляя перестать напиваться,он получает от этого ребенка только заботу. Кагура заслуживает на лучшее, да он сам же заслуживает на лучшее. Стыд сжал горло, и он опустил взгляд на её мокрое от слёз лицо, прижатое к его груди. Впервые за годы он почувствовал тяжесть ответственности — не только за себя, но и за неё. Кагура не должна видеть, как он медленно убивает себя алкоголем. Сжав зубы, он тихо, но твёрдо прошептал:
— Ладно, малая… Больше не буду. Клянусь.- он погладил ее макушку,его голос дрогнул, но в нём была решимость, которую он сам не ожидал найти.
На следующее утро, когда Кагура проснулась около девяти часов, её ждал сюрприз. Гинтоки, мучаемый совестью за вчерашний вечер, решил загладить вину. На столе стоял поднос с дымящимися дораяки — мягкими, круглыми лепёшками с начинкой из сладкой красной фасоли, испечёнными им самим. Их аромат, тёплый и сладкий, наполнял комнату, а на каждой лепёшке виднелись неровные следы его неловких попыток. Кагура, увидев это, замерла, её глаза расширились от восторга. Она подпрыгнула от счастья, словно на седьмом небе, и с визгом бросилась к столу, её пучки подпрыгивали в такт.

Но радость прервал стук в дверь. Отосе, Тама и Кэтрин вошли с подносом нормального завтрака — риса, жареной рыбы и мисо-супа. Отосе уже открыла рот, чтобы отругать Гинтоки за вчерашнюю пьянку, но заметила дессерт на столе и замолчала. Её взгляд смягчился, но она всё же не удержалась:
— Гинтоки, ты что, детей сладким на завтрак кормишь? Это же вредно! — сурово сказала она, но любопытство взяло верх. Она взяла кусочек дораяки и откусила. Вкус нежной лепёшки, пропитанной сладостью фасоли, растекся по её языку, пробуждая давно забытые детские воспоминания о праздниках. Её глаза удивлённо блеснули, и она невольно улыбнулась. — Я не знала, что ты так хорошо готовишь десерты. — призналась она, тепло глядя на него. Гинтоки, довольно скрестив руки, ухмыльнулся:
— Ты ещё многое обо мне не знаешь, Карга. Я спец по сладостям! — Его тон был самодовольным, хотя внутри он всё ещё боролся с чувством вины. У Тамы в голове загорелась идея. — Мама, по моему это будет замечательно ксли Гин-сан начнет готовить десерты, а мы будем продавать их в баре? И за аренду он заплатит таким образом, да ещё и какие-то деньги заработает.Кэтрин лукаво прищурилась, глядя на Гинтоки. — Ха, да ты гений, сестра, но какая гарантия, что он не пропьёт те деньги, что получит от продажи? — Её голос был полон скептицизма. Отосе, соглашаясь с младшей дочерью, кивнула с безразличным видом:— Кэтрин права, он конченный алкоголик и всё пропьёт.— Не правда! — вдруг вскочила Кагура, её голос гремел от возмущения. — Гин-чан сказал, что больше пить не будет! — Она посмотрела на беловолосого самурая с надеждой. Гинтоки вздохнул, вспоминая вчерашнее обещание Кагуре. — Я это… я всё… — пробормотал он тихо, ковыряя в носу.— Что всё, Гинтоки? — Отосе прищурилась, будто уже зная, но желая услышать это от него. — Я не буду больше пить! Все отвалите нафиг! — рявкнул он с наигранной обидой, отводя взгляд. Отосе улыбнулась, довольная его словами. — Я тебе сегодня же принесу ингредиентов, и ты сделаешь десерт, немного… Сначала увидим, как посетителям понравится.Если все будет хорошо,считай у тебя есть нормальная работа. Ты меня понял, идиот?Гинтоки раздражённо кивнул. — Да понял я, понял. — Мама, ты ему реально доверяешь? — скептически спросила Кэтрин. Она не раз таскала Гбелобрысого идиота домой с Тама, пока в один прекрасный день они не забили на него, мол сам доползет или же сам сдохнет. — Да, это его самый последний шанс стать нормальным человеком, — ответила Отосе, взглянув на Гинтоки, который сам понимал, что та права.
— Ой, да идите вы уже все лесом! — буркнул он, показывая на дверь пальцем.
Как только они ушли, Гинтоки сел напротив Кагуры, которая уплетала завтрак за обе щёки. — У тебя хороший аппетит, — заметил он, потирая висок — голова ещё гудела. — Ну что, Кагура-чан… видимо, мы начнём свой бизнес. Ты в деле? — спросил он, мягко улыбаясь, хотя сам не был уверен, понимает ли она. Девочка закивала, продолжая жевать, и её глаза светились радостью.
***
Вечер опустился на Эдо, окутав улицы мягким сумраком, и бар Отосе ожил гулом голосов. Гинтоки, трезвый и собранный, сидел в углу, прячась за высоким столом, и с затаённым интересом наблюдал за происходящим. На прилавке красовались его дораяки — мягкие лепёшки с начинкой из сладкой красной фасоли, аккуратно уложенные на деревянное блюдо. Отосе, с лёгкой улыбкой, предлагала их клиентам, и те, помимо привычной выпивки, с жадностью уплетали сладости, словно это было лучшее, что они пробовали в жизни. Их глаза светились удовольствием, а хриплые голоса то и дело прерывались одобрительными возгласами. Гинтоки сам был поражён — он не ожидал, что его неловкие кулинарные опыты вызовут такой восторг.
В глубине души он хранил тайну: за годы скитаний он прочитал множество книг о десертах, изучая рецепты втайне от всех. Это казалось ему делом не для мужчины, и страх насмешек заставлял держать язык за зубами, хотя сама мысль о таком предубеждении казалась ему глупой. Он запоминал каждый шаг, каждую деталь, надеясь, что однажды сможет приготовить эти лакомства и насладиться ими сам. Но надежда эта угасала, почти потухнув в пьяном тумане, пока не вспыхнула вновь с того утра, когда он испёк дораяки для Кагуры. Теперь, глядя на довольные лица клиентов, этот огонёк разгорался ярче, наполняя его странным чувством гордости. Отосе тоже не могла скрыть радости. Обычно бар был прибежищем для тех, кто приходил топить свои беды в саке, но теперь лёгкий дессерт заполнял их желудки, замедляя опьянение. Это означало, что для той же дозы алкоголя им приходилось заказывать больше напитков, а выручка бара росла, как тихий ручеёк, превращающийся в полноводную реку. Её глаза блестели от расчётов, а губы кривились в довольной улыбке — бизнес процветал.
Когда бар опустел, Отосе закрыла двери и подсела к столу с выручкой. Её пальцы ловко пересчитывали монеты, а затем она отсчитала небольшую, но честно заработанную долю Гинтоки. Протянув ему деньги, она сказала с лёгкой насмешкой:
— Ну что, парень, молодец. Вот твои честно заработанные деньги. Купи что-то поесть девочке и себе. И смотри мне — не пропей ничего!
Гинтoки, держа в руках денег, смотрел на них с недоверием. Сумма была невелика, но достаточно, чтобы купить продукты на завтрак для себя и Кагуры. Отосе, предвидя его слабость, прикупила ему ингредиентов для дораяки на несколько дней вперёд — не столько из доверия, сколько из осторожности. Она сомневалась, что Гинтоки не сорвётся в очередной запой, но надеялась, что хотя бы Кагура не останется голодной.На следующий день Гинтоки удивил её снова. Он принёс в бар свежие дояраки, испечённые своими руками, и спокойно сел за стол в дальнем углу. Его фигура, окутанная дымкой сосредоточенности, выделялась среди суеты бара. Он наблюдал за посетителями, потягивая чай вместо саке, и в его глазах теплилась новая искра — смесь надежды и решимости.