Глава 5: Первые шаги

Ночь прошла неспокойно для Гинтоки — его сон то и дело прерывался шорохами из угла, где Кагура свернулась в шкафу, словно маленький зверек. Утро ворвалось в комнату резким светом, просачивающимся сквозь щели в ставнях, и ещё более резким запахом вчерашнего саке, пропитавшим его одежду. Он приподнялся на циновке, потирая затёкшую шею, и с тяжёлым вздохом бросил взгляд в сторону гостиной. Дверь была приоткрыта, и оттуда доносились лёгкие шаги, сопровождаемые подозрительным звяканьем.
С неохотой встав, Гинтоки прошаркал босыми ногами по деревянному полу и выглянул в гостиную. Кагура уже сидела за низким столом, скрестив ноги, и с детским любопытством разглядывала поднос с остатками вчерашней каши, который Тама оставила. Её рыжие волосы всё ещё были спутаны, а большие глаза блестели от интереса, пока она тыкала пальцем в миску, а затем в ложку, словно пытаясь разгадать их назначение. Гинтоки застонал, проведя рукой по лицу.
— Ну вот, началось… — пробурчал он, подходя ближе. — Маленькая, ты хоть понимаешь, что с этим делать? Или мне ещё и жевать за тебя?
Кагура подняла взгляд, её глаза встретились с его, и она снова ткнула пальцем в кашу, а потом указала на него, словно спрашивая что-то на своём молчаливом языке. Гинтоки закатил глаза, чувствуя, что день обещает быть бесконечным, когда дверь гостиной с лёгким скрипом отворилась.
На пороге стояли Тама и Кэтрин. Тама несла свежий поднос с тёплым рисом, парящим в маленькой чашке, и кусочком жареной рыбы, завёрнутым в лист бамбука — лёгкий завтрак, приготовленный с заботой. Кэтрин, с лукавой улыбкой, держала аккуратно сложенное платье, купленное ею на утреннем рынке Эдо. Это была простая, но изящная детская накидка из хлопка, вытканная с мелким узором из цветущей сакуры — такая одежда часто продавалась на базарах торговцами, перебиравшимися из деревень с рукодельными товарами. Платье было чуть великовато, но Кэтрин, гордо выпятив грудь, не удержалась:
— Смотрите, какое я раздобыла! Лучшее, что было на рынке — с сакурой, как для настоящей принцессы! Ей будет в самый раз после того, как подгоним.
Кагура, услышав слова Кэтрин, повернула голову и замерла, её глаза расширились от удивления. Она осторожно протянула худенькую руку к платью, пальцы дрожали, когда касались мягкой ткани. Впервые за утро её лицо осветила слабая, но искренняя улыбка — неуверенная, как первый луч солнца после долгой ночи. Она прижала накидку к себе, словно пытаясь представить, как будет выглядеть в ней, и её взгляд наполнился детской радостью, смешанной с робостью.
Тама, окинув Кагуру взглядом, нахмурилась и тут же повернулась к Гинтоки, её голос зазвучал с мягкой, но непреклонной строгостью.
— Гинтоки-сан, как ты мог? Она не мытая, волосы не расчёсаны! Мы же вчера с Кэтрин всё тебе показали — как заботиться о ней! — Её умные глаза сузились, выдавая лёгкое разочарование.
Гинтоки, потирая затылок, попытался оправдаться:
— Да я что, нянька, что ли? Она сама спит как сурок, а я тут…
Но Тама, не давая ему договорить, сунула в его руку деревянную расчёску с гладкими зубьями.
— Возьми это и сделай ей прическу. Два пучка, как у маленьких девочек, — строго, но с ноткой терпения, проинструктировала она. — Раздели волосы на две части, аккуратно заплети и завяжи лентами. Ты справишься, если захочешь.
Гинтоки возмущённо фыркнул, размахивая расчёской как оружием.
— Да ты с ума сошла, книжная мышь! Я что, парикмахер теперь? У меня и так голова трещит! — Но, встретившись с непреклонным взглядом Тамы, он сдался, бурча под нос. — Ладно, ладно…
Он опустился рядом с Кагурой, которая с любопытством наблюдала за его действиями. С неуклюжей осторожностью Гинтоки взялся за её спутанные рыжие волосы, стараясь не дёрнуть слишком сильно. Под руководством своего внутреннего упрямства, он разделил пряди на две части, неловко распутывая узлы, и, к своему удивлению, начал формировать два аккуратных, округлых пучка, закрученных и завязанных лентами, как у маленьких девочек в традиционных стилях. Результат оказался неожиданно очаровательным — два симметричных пучка гордо возвышались по сторонам её головы, придавая ей вид маленькой героини из древней легенды.
Кагура, почувствовав перемену, тронула пучки пальцами и впервые улыбнулась — робко, но искренне. Гинтоки, хоть и ворчал, не мог скрыть лёгкой гордости, хотя тут же попытался замаскировать её под очередной зевок,и заметив улыбку Кагуры, на мгновение замер, его рука с расчёской зависла в воздухе. В его обычно сонных глазах мелькнуло что-то тёплое, почти удивлённое, но он тут же кашлянул, пряча смущение за привычной маской. — Ну, смотри-ка, засмеялась, — буркнул он, отводя взгляд и небрежно почёсывая затылок. — Не привык я к этим твоим ужимкам, малая. Только не вздумай думать, что я теперь твой личный слуга! — Несмотря на ворчание, уголки его губ дрогнули в лёгкой, неохотной улыбке, выдавая скрытую мягкость.
***
Прошли первые недели, и дом Гинтоки превратился в хаотичную смесь хаоса и обучения. Кагура, несмотря на языковой барьер, училась с удивительной скоростью. Тама каждый день приходила с учебниками и терпеливо повторяла слова, а девочка впитывала их, как губка, повторяя фразы с лёгким акцентом, но с нарастающей уверенностью. Когда в баре Отосе не было клиентов, Кагура помогала — её маленькие руки ловко подметали пол, вытирали столы и таскали тяжёлые бутылки, что вызывало у пожилой женщины удивлённые взгляды. Её сила, скрытая под хрупкой фигурой, проявлялась в каждом движении, но она старалась не выделяться, опасаясь чужого внимания. Гинтоки же, напротив, возвращался домой всё чаще с запахом саке и шатающейся походкой. Его вечера растворялись в тавернах, где он заливал воспоминания о войне, пока Кагура ждала его, свернувшись в углу гостиной. Её глаза каждый раз становились чуть тревожнее, но она молчала, привыкая к его образу жизни.
Однажды вечером, после очередной попойки, Гинтоки рухнул прямо перед баром Отосе, его тело безвольно растянулось на земле. Отосе и её дочери, занятые уборкой внутри, не заметили его, но Кагура, услышав знакомый шорох, выбежала на улицу. Её сердце сжалось от страха — перед ней лежал Гинтоки. Без малейшего усилия она подхватила его тяжёлое тело, перебросив через плечо, словно лёгкий тюк сена, и потащила вверх по лестнице в его комнату. Её шаги были уверенными, несмотря на хрупкий вид.
Отосе, выглянув из окна, замерла, а Тама и Кэтрин, подбежав к двери, застыли в шоке. — Не может быть… — прошептала Кэтрин, её глаза расширились. — Такой маленький ребёнок утащил этого увальня? Это же неестественно!-Кагура уложила Гинтоки на циновку, её руки дрожали. Она боялась — не за себя, а за него. Воспоминания о пьяном отце, которого она видела слабым, но не в таком состоянии, как Гинтоки, терзали её. Она не хотела потерять ещё одного человека, который стал ей опорой.
Утром Кагура, собрав всю смелость, попыталась рассказать Гинтоки о своих страхах. Она стояла перед ним, её голос дрожал на китайском:
— Не хочу, чтобы ты ушёл, как отец… Не пей так много, пожалуйста… — Слёзы блестели в её глазах, но он, всё ещё мутный после вчерашнего, лишь морщился, не понимая ни слова,погладил ее голову и ушел в ванную комнату.
После полудня Отосе с дочерьми навестили их. Тама, по указанию матери, снова села рядом с Кагурой и мягко, но настойчиво начала расспрашивать о причине ее физической силы. Ей казалось, что девочка скрывает нечто важное. Кагура долго молчала, её пальцы нервно теребили подол платья, но наконец неохотно призналась:
— Я…Ято. Если вы хотите, я уйду. Не хочу, чтобы вы боялись от меня… — Её голос был едва слышен, а глаза полны страха отвержения.Кэтрин ахнула, её скептицизм сменился удивлением. — Не могу поверить в это! Ято — они же просто легенда! Их не существует! Или все же.. Скажи, Тама, что о них пишут в твоих книгах!? — Её тон был полон сомнения, но любопытство пересиливало.-Ты же наверно знаешь о них чтонибудь! Может быть девочка просто врет? -Отосе, потушив сигарету о край стола, ответила твёрдо: — Откуда Кагуре знать о них, если сама не является одной из Ято? Гинтоки,ты что думаешь?-спросила черно глазая женщина.Белобрысый мужчина, ковыряясь в носу, лишь пожал плечами, а его лицо выражало полное равнодушие. — Ты понимаешь, что это значит, Гинтоки?- спросила Отосе раздраженно.— Не… — пробормотал он безразличным голосом, зевая.Тама, с серьёзным видом, заговорила:
— Гин-сан, за девочкой, вероятно, охотятся последователи императора. Я читала, что Ято были настолько сильны, что даже один,сам по себе мог справиться с армией. Они служили веками императорской семье, но однажды решили создать своё государство с собственным народом на за это и были жестоко наказаны. Есть одно средство, с которым даже таких могучих воинов можно убить — в книгах правда это не указано, но клан сильно поредел. Теперь они скрываются по всему Китаю, и даже по всему свету. и охота на них продолжается.Кагура, хоть и понимала мало, но уловила суть слов Тамы, и энергично закивала. Её преследовали не императорские псы, а простые селяне, но о судьбе Линь, её внуков и трёх воров она всё ещё не решилась рассказать — не сейчас.
— И чего делать-то будем? — спросил Гинтоки, ковыряя нос, считая ситуацию сплошным геморроем.
Отосе, всё ещё в лёгком шоке, ответила спокойно:
— Ничего. Она выучит японский и английский. Тама с этим разберётся.- Её мысли унеслись в молодость, когда купцы рассказывали о встрече с женщиной-Ято, спасшей их от медведя, а затем убившей всех свидетелей, чтобы скрыть свою силу, ведь если слухи разошлись бы о ней то клана бы выследили и уничтожили. Один выжил, притворившись мёртвым. Отосе взглянула на Кагуру, и её удивление по поводу её силы — как она таскала бутылки или затащила пьяного Гинтоки — начало находить объяснение.
— Всё будет хорошо, — сказала она, тепло улыбнувшись Кагуре. — Мы вырастим из неё нормального, обычного ребёнка и научим хорошим манерам. — Но внезапно она развернулась и отвесила Гинтоки пощёчину, её голос грянул с привычной строгостью: — А ты, алкоголик хренов, прекрати своё безобразе! С тобой живет ребенок,да еще и девочка,какой пример подаешь ей??-Гинтоки, потирая щёку, вскипел от возмущения. — Да что ж ты всё время меня лупишь, старая карга?! — заорал он, вскакивая на ноги. — Я тебе сказал, что не брошу пить! Отвалите все от меня! — С этими словами он резко развернулся и, шатаясь от гнева, ушёл к себе в комнату, хлопнув дверью так, что дом дрогнул.
Кагура застыла, её маленькие руки сжались в кулаки. Она смотрела на закрытую дверь, и в её сердце закралось горькое подозрение: может, Гинтоки больше не хочет её видеть, может она раздражает мужчину? Мысль об этом обожгла её, но уходить она не желала — некуда было идти, да и бросить его одного она не могла. Его пьяные падения напоминали ей отца, которого она не смогла спасти, и теперь Гинтоки нуждался в спасении. Пусть это будет тяжело, пусть он ворчит и отталкивает её, — она решила, что сделает это. Сжатые губы дрогнули, а в глазах засветилась упрямая решимость: она не сдастся.