На следующее утро первые лучи солнца, пробиваясь сквозь щели в ставнях, мягко коснулись лица Гинтоки, выдернув его из дремы. Он приоткрыл один глаз, чувствуя, как голова ноет после вчерашнего саке, и потянулся за одеялом, надеясь оттянуть неизбежное. Но тишина комнаты вдруг сменилась лёгким шорохом, доносящимся издалека. С трудом поднявшись, он прошаркал босыми ногами к двери и замер на пороге. Перед ним раскинулась гостиная — просторная, с тёплыми деревянными полами и низким столом в центре, окружённым синими подушками. Красные фонарики мягко покачивались под потолком, отбрасывая тени на ширмы, а в углу стоял старый шкафчик, полный мелочей. И там, на диване, примостившись с удивительной грацией для своего состояния, сидела рыжеволосая девочка, найденная вчера в переулке. Её тонкие ножки болтались в воздухе, а большие, чуть затуманенные глаза внимательно следили за каждым его движением.
Гинтоки моргнул, потом ещё раз, и только теперь до него дошло: это не сон. Реальность обрушилась на него с тяжёлой ясностью, заставив потереть виски. — Ладно, малая, — пробормотал он, усаживаясь напротив неё на одну из подушек и зевнув так широко, что челюсть хрустнула. — Давай начнём с того, что представимся друг другу.
Девочка молчала, лишь пялилась на него своими широко раскрытыми глазами, покачивая ногами в такт своим неразгаданным мыслям. Её лицо оставалось непроницаемым, но слабость всё ещё проступала в каждом движении — худые плечи слегка дрожали, а рыжие волосы падали на лоб спутанными прядями. Гинтоки вздохнул, наклонив голову набок, и пробурчал:
— Вижу, ты меня совсем не понимаешь…
Он поднялся, потянулся и, присев перед ней на корточки, попытался наладить контакт. — Я, — громко сказал он, показывая на себя и размахивая руками, как заправский актёр, — я Гинтоки. ГИН-ТО-КИ! А ты? — Уголки его губ дрогнули в лёгкой улыбке, полной надежды.
На мгновение повисла тишина, прерываемая лишь слабым урчанием её пустого желудка, эхом разносившимся по комнате. Наконец, с усилием, словно выдавливая звук из глубины души, рыжеволосая девочка прошептала:
— Кагура.
Её голос был хриплым, едва различимым, а слабость всё ещё цеплялась за её тело. Гинтоки замер, удивлённый её ответом, и на его лице мелькнула тень улыбки — смесь растерянности и неожиданного тепла.
В этот момент дверь гостиной с лёгким скрипом отворилась, и в комнату вошла Отосе, за ней следовали Тама и Кэтрин, каждая с руками, полными свёртков. Отосе, с кислым выражением на лице, держала корзину с едой, пока Тама несла лёгкий поднос с завтраком — парящей рисовой кашей и кусочком солёной рыбы. Кэтрин, ухмыляясь, тащила старое платье, которое она и Тама носили в детстве, — простое, но аккуратное, с выцветшими цветочными узорами. Отосе, заметив Гинтоки, тут же потушила сигарету о край стола, выпустив последний клуб дыма, и вперила в него сердитый взгляд.
— Ну, и чего узнал? — рявкнула она раздражённо, скрестив руки на груди. — Она хоть что-нибудь понимает?
Гинтоки пожал плечами, лениво откинувшись на подушку.
— Пока что только сказала своё имя. Её зовут Кагура. Не знаю, как вытянуть из неё ещё какую-нибудь информацию.
Тама, с её всегда спокойным и умным взглядом, мягко опустила поднос на стол и повернулась к матери.
— Судя по её рваной одежде, которую мы вчера выбросили, и по тому, что она почти не говорит по-японски, она, вероятно, китаянка. Разрешите, я спрошу у неё всё, что нужно.
Кэтрин, удивлённо приподняв бровь, хотя её тон оставался насмешливым, перебила сестру: — Ты что, сестра? Разговариваешь на китайском?
Тама улыбнулась, её глаза блеснули лёгкой гордостью.
— Конечно! Это прекрасный и сложный язык. Я так и знала, что он когда-нибудь пригодится, — ответила она с мягкой усмешкой.
Кэтрин фыркнула, скрестив руки.— Ну вот по этому у тебя нет парня. Постоянно учишься и забываешь о себе., Тама мило улыбнулась в ответ, подмигнув сестре. — Сестра, у тебя ведь тоже нет парня. Может, из-за твоего скверного характера?, Кэтрин ядовито усмехнулась, бросив взгляд на мать.— Ну если что, я унаследовала это от мамы.
Отосе, не выдержав, отвесила Кэтрин подзатыльник, её голос грянул с привычной строгостью:
— Неблагодарные девчата! — рявкнула она. — Давай, Тама, спроси у неё, откуда она и как вообще попала в Эдо!
Тама кивнула и, с грацией, достойной её ума, опустилась рядом с Кагурой. Её длинная коса мягко скользнула по плечу, а улыбка, теплая и безупречная, осветила лицо. Она заговорила почти на чистом китайском, её голос тек плавно, как журчащий ручей, и глаза Кагуры тут же вспыхнули радостью. Девочка, до этого скованная и молчаливая, оживилась, её худенькие ручки задрожали от волнения. Она начала рассказывать свою историю — о том, как потеряла семью, о голоде и страхе, о долгих скитаниях, о корабле что привез её в Эдо. Однако о том, как она убила троих воров,которые убили Линь и ее внуков она умолчала — стыд сжался в её груди, и она боялась, что эти добрые люди, как и селяне, отвернутся от неё, узнав правду.Тама слушала внимательно, её взгляд мягко скользил по лицу Кагуры, улавливая каждое слово. Закончив перевод, она повернулась к семье. — Вот оно как… Всё-таки сирота, как мы и полагали.-произнесла Отосе. Она медленно опустилась рядом с Гинтоки, её лицо смягчилось, но в глазах всё ещё тлела тревога. Кэтрин, обычно скрывающая свои чувства за колючей ухмылкой и резким языком, далеко не таким мягким, как у старшей сестры, вдруг опустила взгляд. Её голос дрогнул, когда она тихо проговорила:
— Жалко её, мама… — В её тоне, обычно пропитанном сарказмом, сквозила искренняя жалость. Тама согласилась с сестрой и её умный взгляд остановился на матери. — Мама, разрешите ей остаться. Нам нужна ещё одна рабочая рука. Я научу её нашему языку, всё будет хорошо, обещаю, — сказала она мягко, её голос был полон уверенности.Кэтрин энергично закивала, её глаза сверкнули поддержкой. Отосе вздохнула, её взгляд скользнул к Гинтоки, от которого всё ещё исходил тяжёлый запах саке и пота.,— Кагура будет работать у нас в баре. А жить будет тут с тобой.Может присуствие ребенка немного приведет тебя в себя и ты перестанешь убивать себя алкоголем каждый день.
- произнесла она твёрдо, её голос был холоден как сталь. Гинтоки, до этого ковырявшийся в носу с отсутствующим видом, замер, словно не веря своим ушам. — ЧЕГО?! — взорвался он, вскакивая с подушки. — С каких пор это я должен делить свой дом с какой-то засранкой? Вы решили её оставить — так и забирайте её!! — Его голос дрожал от возмущения, а голова, и без того раскалывающаяся после вчерашнего, теперь гудела ещё сильнее, добавляя ему страданий. Отосе сузила глаза, её тон стал резким. — Квартира-то вообще моя! И ты уже три месяца не платишь мне за аренду! Так что давай выбирай: либо ребёнок остаётся тут, либо платишь мне всю задолженность и уматываешься отсюда!
Гинтоки сжал зубы, понимая, что попал в ловушку. Сердито отвернувшись, он рявкнул: — Ладно! А теперь идите отсюда уже! Моя голова и так трещит!Отосе, удовлетворённо кивнув, поднялась, бросив дочерям знак, что пора уходить. Зажигая новую сигарету, она бросила через плечо:
— Следи за ней, вымой её, переодень и накорми.— Ещё чего! Я не нянка! — возмутился Гинтоки, но его протест утонул в резком звуке пощёчины, которую Отосе отвесила ему с привычной ловкостью.— За что, старая карга?! — взвыл он, потирая щёку.— Делай, как тебе сказала, — отрезала она. — Тама позже придёт и начнёт её обучать языку.Тама, которая шепнула Кагуре на китайском, что та будет жить тут с Гинтоки, сияла от радости. Ей всегда нравилось делиться знаниями, черпая вдохновение из своих любимых книг, и эта новая ученица обещала стать интересным вызовом. Гинтоки же, тяжело вздохнув, сдался, но в глубине души мысленно усмехнулся: если эта карга думает, что ребёнок отучит его от гулянок, то она сильно ошибается.